В годы моего детства в среде советской контрэлиты, в которой я рос, история с травлей Пастернака была одним из главных апокрифов, формирующих взгляд на советское общество и его перспективы. Вот дали хорошему, действительно хорошему и признанному писателю Нобелевскую премию. Дали за роман, не опубликованный в СССР, поскольку к тому времени на место сталинского поколения пришли ребятки из поколения, смотревшего на дореволюционные элиты куда как более чёрно-бело, и потому детей на «Дни Турбинных» не водившего. И тут то ли от зависти, то ли от лютой классовой ненависти, а на самом деле и от того, и от другого соратники-писатели стали Пастернака прорабатывать, как на набивших оскомину комсомольских чистках времён их юности. В результате Пастернак покаялся и от Нобелевской премии отказался, хотя бабки старику были бы не лишние.

Во всей этой истории было много бросавшихся в глаза странностей. Начиная от ритуального заявления «Я Пастернака не читал», с которого начинали свои выступления писатели. Разумеется, все они его читали, только вот официально-то он не издавался в СССР, а значит, сознавшись в этом человек бы высвечивал секрет полишинеля: вся писательская общественность давно баловалась самиздатом.

Но главной странностью было другое. Почему всё же Пастернак отказался от Нобелевской? Он прекрасно понимал, что в сложившихся условиях максимальные репрессии, которые он может ожидать от властей – исключение из Союза писателей и гавканье в газетах. Для человека, пережившего сталинские времена (и знающего, какие механизмы создавали ему крышу от репрессий даже и в те времена), во времена новые ему достаточно было бы официально подать заявление на эмиграцию, чтобы у цековского начальства образовалась лужа, и они прибежали бы договариваться, как бы замять инцидент. Так что Пастернак репрессий не только не боялся, но и имел все возможности договориться с властями о затыкании всей гавкающей братии. Однако же, он предпочёл отказаться от Нобелевской премии и даже не стал особо оправдываться.

Что же такого узнал Пастернак, что заставило его выбрать именно эту линию поведения? И что не понимали и не хотели понимать представители следующих поколений, продолжая выставлять Пастернака жертвою чуть ли не репрессий, а советских писателей – монстроподобными шавками КГБ?

В США существует закон, согласно которому документы спецслужб должны публиковаться по истечении срока давности. Вот недавно ЦРУ опубликовало документы, из которых следует, что оно приложило руку к раскрутке романа «Доктор Живаго» и к продвижению его на Нобелевскую премию. И приложило сию руку вовсе не от восхищения художественными достоинствами романа, а из желания использовать ситуацию, когда крупный советский писатель «подставился», опубликовав за границей не прошедший цензуру в СССР роман. Причём писатель не просто советский, но при этом имевший крепкие родственные и иные связи в весьма высоких кругах европейских элит, делавшие его неприкасаемым даже во времена страшных репрессий 30-х годов, наподобие Эренбурга. Противопоставить такую фигуру советскому обществу означало нанести серьёзный удар в идеологической войне. И ЦРУ это сделало.

ЦРУ документы опубликовало, и потому сейчас всем очевидно, что вся история с нобелевкой была спецоперацией. Но пока что не опубликованы документы Ми-6, игравшей первую скрипку в том концерте (надо сказать, что согласно результатам расследования Конгресса от 1976 года, 2/3 бюджета ЦРУ идёт Ми-6 на выполнение «совместных операций», которые ЦРУ потом себе в отчётность записывает; то есть ЦРУ – просто контора-заказчик, финансирующая деятельность Ми-6). Но хотя официально факт участия спецслужб и их мотивы стали достоянием публики только лишь сейчас, не были они тайною за семью печатями и в те годы. В всяком случае, КГБ неопровержимые доказательства сего факта имел (правда, опубликовать их не мог, не засветив источники).
Поэтому не только члены Союза писателей, но и сам Пастернак были в курсе этой гнусной в их понимании истории. Во времена сталинские, или же позже, во времена всевластия Андропова в КГБ, такую гнусную историю предпочли бы тихо замять. Но это были времена, когда сталинское политбюро было объявлено «антипартийной группой», и благопристойно мыслящих людей в составе советского руководства почти не осталось. Точнее, были они в меньшинстве и сидели тихо, дабы не пойти за примкнувшимкнимшипиловым.

Поэтому инициатива писателей, действительно возмущённых тем, что их выдающийся коллега нарушил правила и тем самым дал повод для подобной атаки идеологического врага, была поддержана недалёкой номенклатурой, захватившей власть после разгрома сталинского политбюро. А учитывая весьма специфический культурный уровень послереволюционного поколения, травля приобрела майданный формат.

Люди более интеллигентные стремились от участия в этом шабаше уклониться, но и поддерживать Пастернака в этой ситуации было бы для них изменой делу, которому они служили всю жизнь. Этого последнего факта уже не понять поколению, выросшему в эпоху цинизма и неверия, идеологического краха коммунизма, Но для Пастернака и его поколения, помнивших ужас царской России, мерзость белого движения, знающих пакостные стороны натуры тех слоёв, которые подавлялись в процессе социалистического строительства – для них приверженность той модернизации, которую совершала ВКП(б) перевешивала те негативные стороны режима, с которым они мирились.

Поэтому Пастернак даже и не думал пойти против мейнстрима и начать набирать очки на западе, что людям последующих поколений показалось бы самой здравой тактикой в этих условиях. Пастернак, в общем то, осознавал то, что стал жертвой политических игр врага, что подставили его западные спецслужбы и элиты, что предательство пришло оттуда. И разумеется, он менее всего желал, чтобы его использовали как инструмент идеологической войны против его Родины.

Поэтому Пастернак, хотя и никак не мог одобрять несдержанное поведение коллег и позицию властей, это поведение поддерживавших и волну ненависти писательской общественности к Пастернаку оседлавших, но всё же воспринимал происходящее как естественную реакцию на случившееся. Как оправдаться в ситуации, когда ты сам дал врагу повод использовать тебя в ведущейся им войне за срыв модернизации в России, за возвращение России в каменный век криминального капитализма?

Поэтому Пастернак совершил поступок. Поэтому он отказался от Нобелевской премии. В надежде, что сорвёт таким образом возможность использовать своё имя авторам этой спецоперации. В надежде, что его поймут на Родине. В надежде, что его поймут потомки.
Не поняли. Западные пропагандисты сумели представить его отказ как результат давления советской власти. Соратники-писатели, хотя и прекратили травлю, но всё же с инерцией дурного отношения справиться могли не все. А потомки… Потомки были уже жертвами кризиса советского общества и потому удобным предметом манипуляций враждебной пропаганды. Потомки уже не знали, из какого средневекового ужаса вытаскивало Россию поколение Пастернака, а потому все недостатки жизни приписывало не пережиткам средневековья, но недостаткам именно нового, социалистического строя. И потому это поколение легко отказалось и от страны, и от итогов модернизации, легко вернуло страну в феодально-криминальный мир и церковное мракобесие. И потому оно так и не поняло мотивов отказа Пастернака от нобелевки.

Распалась дней связующая нить,Как мне концы ея соединить?(С) Гамлет

Автор: Шел Гильбо
Источник